Недавний визит Владимира Путина в Лондон на саммит России и Европейского союза прошел, как и планировалось, почти незамеченным. Если атмосфера переговоров российского лидера и нынешнего председателя ЕС Тони Блэра и не была безусловно теплой, на публике сознательно демонстрировалась сердечность. Мероприятие, по всем расчетам, должно было стать заметным именно своей заурядностью.

Несколькими неделями раньше Джордж Буш приветствовал Путина менее сдержанно. "Мой друг Владимир", - сказал американский президент о своем госте в Белом доме. Блэр говорил на непонятном простому смертному жаргоне ЕС - о построении новых институциональных отношений между Европой и Россией на основе "четырех общих пространств". Буша, со своей стороны, переполняли чувства: "Каждый раз, когда мы встречаемся и говорим с президентом Путиным, наши отношения становятся крепче".

Вот так. Политика западных лидеров по отношению к Путину заключается в том, чтобы быть с ним милыми. Неважно, что российский президент душит демократию и гражданские свободы; забудьте, что Кремль использует свою власть для захвата энергетических активов страны; игнорируйте кровавый конфликт в Чечне; не обращайте внимания на российскую политику дестабилизации потенциальных демократий на Кавказе и в Центральной Азии. Путину предстоит выступать в роли хозяина на саммите "большой восьмерки" в будущем году. Важно быть с ним милыми.

Как выразился один европейский дипломат, Россия просто "слишком близко и слишком большая", чтобы ЕС рискнул ее раздражать. Уместнее было бы сказать (и Путин неустанно напоминает об этом собеседникам), что Европа нуждается в российской нефти и российском газе. Спросите уходящего канцлера Германии Герхарда Шредера, подобострастие которого может соперничать только с подхалимством итальянца Сильвио Берлускони. Поговорите с французом Жаком Шираком об объединении с Москвой с целью умерить амбиции США.

Блэр тоже когда-то входил в число поклонников Путин, он почти потерял голову, когда назвал его собратом-реформатором. Именно британский премьер-министр уговорил Буша иметь дело с Путиным. Горький опыт кремлевского двуличия с тех пор охладил пыл Блэра. Он изо всех сил старается не показывать этого.

В то же время Буш не может позволить себе начать наступление на московский авторитаризм, так как осуществляет свою стратегию по насаждению демократии на Ближнем Востоке. Вашингтон нуждается в поддержке России в Ираке и Афганистане, в противостоянии с Ираном и - да-да - в обуздании цены за галлон бензина. Так что же плохого в немного старомодном реализме?

Да, Буш не видит противоречий. Но существует контекст этого отступления с последствиями, выходящими далеко за рамки отношений с Россией. Хотя у вашингтонской администрации в ходу лексикон демократической трансформации, внешняя политика Запада быстро скатывается в наезженную колею.

Война в Ираке поляризовала споры о том, как западные демократии должны вести себя с тиранами. На одной стороне, говорят нам, находятся те, кто готов перекроить мир по своей мерке, если надо, то силой оружия. На другой - реалисты типа Киссинджера, наивно полагающие, что сотворенное добро не приносит ничего, кроме вреда.

Обострение противоречий между сторонниками интервенционизма и прагматизма высветило интересные искажения. В Вашингтоне политические наследники Вудро Вильсона оказались на стороне изоляционистов, призывающих США бросить государственное строительство и вернуть солдат домой. В Британии недовольство вторжением в Ирак заставило многих левых отвернуться от интернационализма. Его место заняло превратное толкование хартии ООН, ставящее нерушимость границ превыше всего.

Крайнее проявление этого образа мыслей превращает ежедневные убийства мирных жителей в Ираке суннитами и джихадистами "Аль-Каиды" в оправданное сопротивление иностранной оккупации. Похоже, даже убийство мусульманских женщин и детей лучше американского империализма. Не надо быть сторонником вторжения, чтобы заметить, что критики сбились с нравственного курса.

Однако Бушу и Блэру придется жить с моральной проблемой, которую они создали свержением репрессивных режимов. Оба лидера не стесняются в выражениях. Но пропасть между словами и делами становится все шире. Сегодня мы все реалисты, заявил мне недавно с плохо скрываемой радостью высокопоставленный европейский чиновник. Он имел в виду, что провал американских планов, касающихся послевоенного Ирака, сделал вторжение бессмысленным. Мир возвращается к "Вестфальской системе" суверенных государств. Она, добавил чиновник, была хотя бы честной в своей терпимости к деспотам.

Обвинения в лицемерии наносят вред США. Делу свободы в Афганистане и Ираке не помогает то, что американские войска перебрасывают туда из Узбекистана. Блэр тоже оказывает плохую услугу интервенционистам, когда делает главной темой переговоров с Саудовской Аравией продажу партии европейских истребителей. Это относится и к терпимому отношению США к фальсифицированным референдумам в богатом нефтью Алжире. Мнение, что США поддерживают одну из сторон в израильско-палестинском конфликте, наносит ущерб американской позиции в арабском мире.

Двойные стандарты в какой-то мере неотделимы от интервенционизма. Даже пылкие неоконсерваторы сегодня не думают, что демократию можно построить мгновенно. Даже если США будут верны целям, объявленным Бушем и госсекретарем Кондолизой Райс, противоречий и отступлений будет предостаточно. Долгосрочная стратегия осуществления политических перемен неизбежно требует тактических компромиссов.

Гораздо сильнее беспокоит возврат к мысли, что внешняя политика строится по принципу "или - или": у демократий якобы есть один выбор - либо свергать тиранов, либо обниматься с ними. Отсюда лишь один шаг до утверждения, что, поскольку избавиться от всех тиранов невозможно, почему бы не быть с ними милыми.

Честный реализм требует прямо противоположного. Вполне можно быть с Путиным жестким, хотя и вежливым. У Запада в распоряжении множество рычагов. Путин, помимо прочего, хочет, чтобы на международной арене к нему относились как к равному. России нужно продавать нефть и газ не меньше, чем Европе покупать их.

Можно объявлять распространение демократии стратегической целью, но признавать, что ее продвижение будет медленным и негладким. Важно, чтобы сегодняшние меры выглядели хотя бы небольшим продвижением по пути к завтрашним целям. Хорошо бы Бушу и Блэру напомнить себе об этом, когда они в следующий раз встретятся с Путиным.